Леди и война. Пепел моего сердца - Страница 87

…например, прогоняет те сны, которые меня беспокоят. Или воспоминания. Заставляет забыть ненужных людей.

— И что он сделал?

Гнев и Ромашка идут рядом, благо, дорога достаточно широка. И почему-то я думаю о том, что вряд ли когда-нибудь снова увижу Ллойда.

Или Гарта.

— Он тебя немного успокоил. Ты сильно волновалась, а это могло повредить ребенку…

Я помню. Я много плакала. И даже когда слезы заканчивались, то мучилась от кошмаров наяву. Не могу теперь вспомнить, о чем они были.

— …а потом он просто не стал ничего менять. Тебе же было лучше. Ты не думай, он не копался в твоей голове, точнее копался, но не так, как мог бы. Просто сделал некоторые вещи менее значимыми. А другие — наоборот. Ты училась. И не думала о плохом.

— И ты знал?

Конечно, знал. Какой идиотский вопрос. Если бы не знал, не чувствовал бы себя настолько виноватым.

— Это видно, — признался Гарт. — Оно такое… как полог, что ли? Я ему говорил, что так не надо. Неправильно. А он ответил, что надо и правильно. И если я хочу, то могу рассказать, но он тебя все равно не отпустил бы раньше времени. И к чему мучиться зазря? Тебе ведь не было плохо.

Ну да, до этого момента. А сейчас как? Лучше? Хуже? Но сны вернулись. И я не могу выбросить из головы мысли о Замке, Городе и Кайя.

Меня тянет домой. И я не желаю сопротивляться этой тяге.

Наверное, в чем-то Ллойд милосерден, он избавил меня от необходимости бороться с собой, но откуда тогда ощущение, что это милосердие лишило меня чего-то важного?

Нет, научилось я многому, но почему тогда душа саднит?

— Иза, скажи что-нибудь.

Что именно? Что я прощаю? Мое прощение никому не нужно. Ллойд желал, чтобы я была спокойна и счастлива. Я и была.

Отворачиваюсь.

Пологие холмы, верно, летом утопающие в зелени. Виноградники — местный виноград темно-зеленый, пряный и вяжущий, но вино получается легким.

Его ценят.

А виноградники берегут. На поля сгребают листву и ветви — если ударят морозы, то сигнал предупредит о том, что надо спасать виноградники. И запылают костры, даря земле крупицы тепла.

— Ты не была целой, — Гарт не собирался отступать. И пришпорил лошадь. Ромашка пошла плавной рысью, а Гнев потянулся за ней.

— Я не злюсь. Ни на тебя, ни на Ллойда.

Он делает то, что считает нужным. Чтобы защитить молодняк.

Чтобы уберечь сына.

И этот треснувший мир, созданный кем-то, кто давно умер.

У Ллойда свой непростой выбор, и мне ли судить его. Мне ли вообще кого-нибудь судить?

Я просто забыла, что у меня есть семья.

Бывает.

Мы ехали, не глядя друг на друга, думая каждый о своем. В какой-то миг на дороге не осталось мыслей, да и вовсе исчезло все лишнее. Авангард. Свита. Карета, гремевшая где-то сзади. Экипажи сопровождения…

Остановились мы в небольшой деревеньке — белые дома, аккуратные заборы, собаки, куры, козы. Просторный двор трактира, где хватило места почти всем.

Внутри — дымно и немного душно, и Гарт оглядывается, словно раздумывая, подходит ли это место для ночевки. Еще неделя, быть может полторы, и мы расстанемся. Гарт слишком взрослый, чтобы соваться на территорию Дохерти, и на границе я встречу… кого?

Магнуса?

Урфина?

Того, о ком не помнила два чертовых года.

Едим молча. Сосредоточенно.

— Некоторые вещи нельзя вычеркнуть совсем, — Гарт первым решается начать разговор. — Те, которые составляют суть человека. Ты ни при каких обстоятельствах не забудешь о дочери. Ты же не забыла о муже. Просто… чуть меньше боли. Знаешь, это очень тяжело — видеть, как кто-то страдает. Я вначале с ума сходил, стоило остаться в одиночестве. Правда, папа меня ни на шаг не отпускал. Тоже полог строил, только более плотный. Ему хотелось меня защитить, а я все равно слышал. Злость. Ненависть. Обиды… радость тоже, но ее меньше. Светлого вообще немного. И порой кажется, что вокруг ничего нет, кроме темноты.

— И запертых дверей.

Гарт кивнул.

За дверями — чудовища. И люди не всегда держат их на привязи.

Кайя остался один на один с людьми и чудовищами, не знаю, кто страшнее. А я училась хорошим манерам… балы… цветы… рукоделие… визиты и вежливые письма. Церемонии. Торжества чьи-то…

…столько важных дел было, что и не счесть.

— Теперь вот легче. Я научился это… контролировать, — Гарт разламывает лепешку пополам и макает в густую мясную подливу. Ест руками, роняя жирные капли на стол. — Приспособился как-то. А тут ты.

И посмотрел с таким упреком, словно я виновата, что я «тут».

Ну да. Тут. Сижу вот, медитирую над миской с куриным бульоном, пытаясь понять, хочется ли мне есть. Разум говорит, что хочется, потому что полдня в седле — достаточно веская причина для хорошего аппетита. Но в кои-то веки организм не соглашается с доводами разума.

— Ты не так поняла, — Гарт утопил остатки лепешки в соусе и, подвинув тарелку к себе, попытался выудить их. Пальцами. — Просто вот… я видел папу и маму. Они вместе. И счастливы. Им хорошо и… и я думал, что всегда только хорошо бывает. Нет, мама рассказывала, конечно, что не все у них ладилось, но это же когда было? Давно. Я думал, что если есть пара, то уже все. Больше не будет темноты… даже искал. Думал, вдруг вон та девушка — моя?

Совсем юная, темноволосая, явно попавшая в трактир случайно. Ей неудобно здесь, тесно и грязно, запахи смущают, и девушка кривит носик. Отворачивается.

Дорожное платье из дорогой ткани. И зонт в руке — скорее дань моде, нежели необходимость — подчеркивает статус куда ярче, нежели перстни, надетые поверх перчаток.