Леди и война. Пепел моего сердца - Страница 16

…мнительная.

И дура, ох и дура.

Вляпалась. Теперь не выбраться, потому что кусок мыла бесполезен против двух десятков — какая честь при таком карауле ходить! — мечей. А на Сержанта надеяться не стоит.

С чего они вообще взяли, что Меррон представляет хоть какую-то ценность?

Жаль, на доктора не доучилась… а на войне доктора нужны. Тот, который тетушкин друг, он многое видел, но рассказывать опасался. У него порой выспрашивали, за кого он воевал. А он отвечал, что за раненых. А чьи это раненые — какая разница?

Перед смертью все равны. И Меррон тоже…

Она пошевелила липкими пальцами, запихивая мыло в рукав. Если метнуть и в глаз… а потом бежать… догонят.

Или перехватят на повороте — на каждом повороте теперь по стражнику.

Тогда как?

Нет, ну не умирать же ей в самом-то деле!

Малкольм остановился, щелкнул каблуками и в струночку вытянулся перед человеком, которого Меррон сперва не узнала. Да и как узнать лорда-канцлера, когда он сам на себя не похож. Выглядит, точно лавочник средней руки. В простом колете поверх сатиновой рубахи, в штанах полотняных с кожаными нашлепками на коленях, а из украшений — одна лишь цепь канцлерская. И еще шляпа, какую охотники обычно носят, с перышком фазаньим.

А Малкольм утверждал, что лорд-канцлер — страшный человек. Не соврал в кои-то веки.

— Тебя зовут Меррон? — спросил он, хотя наверняка знал не только имя.

— Да.

— Кто тебя ударил?

Он коснулся губы, которая все никак не могла зажить, наверное оттого, что Меррон имела привычку в волнении губу эту покусывать, вновь разрывая лопнувшую кожицу.

— Это… случайно получилось.

— Конечно, случайно, — Меррон взяли под руку, увлекая за оцепление. А Малкольм остался по ту сторону живой стены. И вот как-то совсем от этого не спокойней. — Ты ведь разумная девушка?

Не к добру эта вежливость, однако Меррон сочла за лучшее согласиться.

Разумная.

Настолько разумная, что в нынешнем окружении будет вести себя хорошо.

— И понимаешь, что я могу разрешить все твои затруднения… если ты мне поможешь.

А если откажешься, затруднений станет больше, жизнь усложнится, а возможно и подойдет к закономерному финалу. Нет, не видела Меррон себя погибшей во цвете лет. Это в теории красиво, а на самом деле как-то глупо и бесполезно.

— Я… буду рада вам помочь.

…или хотя бы вид сделать.

— Умница. Возьми, — он протянул стеклянный шарик темно-синего цвета. То есть поначалу Меррон показалось, что шарик темно-синий, но нет — зеленый. Или скорее желтоватый, как исчезающий синяк… или красный, такого, венозного оттенка.

И снова густеет до синевы.

— Сейчас ты пойдешь туда, — лорд-канцлер развернул Меррон в сторону запертой двери. — Постучишь. Назовешь себя. И скажешь, что тебе надо увидеться с мужем.

Странный шарик, который не нагревался в руке, как полагалось бы обыкновенному стеклу.

— Тебя проводят.

Ох, вряд ли Сержант обрадуется этой встрече.

— Когда поднимешься до третьего уровня… или выше третьего уровня, но не ниже. Понимаешь?

Меррон кивнула. Понимает. До трех ее считать научили.

— Просто урони шарик на землю.

— И что будет?

— Ничего страшного.

Лжет. Хотя так умело, что еще немного и Меррон вправду поверит, что ничего страшного не случится. Да и то, какая жуть может скрываться в стеклянном шарике?

Такая, которая позволит Кормаку войти в Башню.

И ладно бы… Меррон что за дело? Пусть сами друг с другом разбираются, а она… она людей хотела лечить. И хочет. Жить. Тетку увидеть. Вернуться в поместье к яблочному варенью и субботним посиделкам.

— Все в радиусе ста шагов уснут. И мы обойдемся без крови… ты спасешь многих людей.

Наверное, безопаснее было бы поверить, но Меррон не могла себя заставить.

— Меррон, от твоего благоразумия зависит не только твоя жизнь. Подумай о тете.

Вот же твари! Бетти точно не при чем!

— Иди, дорогая.

Она и пошла. До двери десять шагов, каждый из которых как последний. И каблуки туфель с железными подковками звонко цокают по камню. В спину направлены взгляды. Стрелы, кажется, тоже.

С такого расстояния не промахнутся. Арбалетная же стрела человека насквозь пробьет. И ладно, если в сердце, или там артерию крупную перережет… хуже, если в спин или живот. Дольше.

А вот и дверь.

Массивная. Старая, но крепкая. И Меррон берется за ручку, тянет на себя, не сразу поняв, что дверь заперта. Бронзовый молоток касается древесины беззвучно. И некоторое время ничего не происходит. Но вот заслонка сдвигается. У Меррон не получается рассмотреть человека, который стоит по ту сторону забранного решеткой окна. Это не Сержант точно.

— Уходи, — говорят ей.

— Нет. Мне надо увидеть Сержанта.

— Уходи.

— Нет!

Заслонка вернулась на место, и Меррон от злости пнула дверь. Она не уйдет. Будет стоять столько, сколько надо, потому что вернуться — признать поражение. И убить тетю.

Время тянулось… Меррон разглядывала дверь, боясь обернуться. Она изучила каждую трещину на лаке, узор патины на бронзе, россыпь гвоздей. Она почти уже решилась отступить — те, кто за спиной, видят, что происходит! Меррон не виновата!

Однако окошко вновь открылось.

— Передай, — между прутьями просунули лист, который Меррон взяла, уже понимая, что ей не откроют. Наверное, Сержант хорошо знал лорда-канцлера.

Читать, что было в записке, она не стала. Отдала человеку, который наверняка решал, что делать с Меррон. Он развернул лист, хмыкнул и отдал.