…я не понимаю! Какое им-то дело?
…Брайан повторяет то, что ему внушали. А Йен… территория — это не только место. Это вещи и люди. Особенно люди.
Лучше бы они из-за шапки подрались…
Но день сегодня все-таки был хороший… мы лечили носы. Избавлялись от ненужной одежды, выясняли, почему владение всем вокруг не дает права швырять тарелку с кашей в стену. Искали несчастную шапку под кроватью… делили ее… снова лечили носы… разбирались, у кого больше стеклянных шариков… ловили недостающие… запускали в пруду корабль.
Урфин объявил себя капитаном, за что и был сброшен в воду. Спустя минуту после ловкой подсечки в пруд отправился и Кайя, едва не прихватив с собой несчастный бриг.
Он выбрался, отплевываясь, отфыркиваясь, в грязи и тине, но совершенно счастливый.
— Безумие, — Урфин растянулся на траве, раскинув руки, позволяя вечернему солнцу высушить одежду. Солнце не справится, но это не имеет значение. — Какое безумие воевать, когда так хорошо…
— Умгу, — сказал Кайя, присаживаясь рядом.
Завтра нам суждено расстаться. И я знала, что буду скучать по Урфину, волноваться за него, детей… переживать разлуку с Йеном, убеждая себя, что она — временная. Бояться будущего…
Но завтра.
Сегодня еще продолжалось. И Кайя, сняв с уха длинную плеть водоросли, сказал:
— Я этот корабль раньше твоего увидел!
— И что?
— И ничего. Вообще у тебя настоящие есть.
— Настоящие — не то. А корабль — детский…
Дети стояли на берегу, недоверчиво косясь друг на друга, а бриг гордо покачивался на середине пруда.
— И кто полезет? — задал Урфин вопрос, волновавший обоих. Они переглянулись и, не сговариваясь, ринулись наперегонки к несчастному судну…
Закат этим вечером был поздний, нарядный, в пурпуре и багрянце.