Леди и война. Пепел моего сердца - Страница 123

123

Массаж ли подействовал или обертывание теплой целебной грязью, призванной вернуть коже утраченную белизну, но в какой-то момент я провалилась в приятную полудрему.

— …да пусть поспит, бедняжка… — голоса доносились словно бы издали. — Натерпелась…

— Ну, я бы тоже так… понатерпелась, — в этом шепоте раздражение. — Дура ты.

Вздох, не то согласия, не то возражения.

— Все мужики — кобели. Только одни в золотой конуре живут, а другие — как твой… только лаять и могут.

…Кайя, ты лаять умеешь?

…надо?

…нет, я просто…

Пошутила. Только он не способен еще принимать шутки. Да и эта какая-то тоскливая.

— Твой-то не будет перед тобой хвостом вилять, как этот… — шепот становился злее, я почти видела на руках девушки эту злость, темную, вязкую, как деготь. Девушка склонилась надо мной, разглядывала, примеряясь. Подцепив край полотна с засыхающей глиной, она потянула его вверх.

Неприятно. Глина отлипает от кожи, но дело не в ней, а в грязи, что мешается с пылью. Но я терпела, я должна была знать, что она думает.

Потому что она — не одна.

— Из-за этой бедняжечки он от жены избавился. И ребенка следом отправит. Года не пройдет, помяни мое слово…

И от людей я тоже отвыкла.

— …все знают, что ему недолго осталось. А много ли дитю надо? Просквозить разочек и все…

— Надеюсь, эту версию вы не поспешили озвучить Йену? — надо же, я больше не испытываю стеснения, признаваясь, что подслушивала чужой разговор. Скорее уж хочется надавать мерзавке пощечин. — Это было бы крайне неблагоразумно.

Красное лицо. Не от стыда, от злости и страха.

А девица крупная. Яркая. Наверняка, следит за собой в надежде на выгодную партию, только не получается что-то. Наверняка у нее есть любовник, давний и с первого дня обещающий замуж взять, но вот исполнить свое обещание он не торопится. Ей и бросить жалко — столько сил вложено, и годы идут, красота вянет. Отсюда и ревность. Ей кажется, что мне повезло. Она хотела бы быть на моем месте. И точно знает, как поступила бы…

— Я не спрашиваю о том, кто вложил такие опасные мысли в вашу голову, — я научилась смотреть людям в глаза, и говорить так, чтобы меня слушали, как она, со страхом и пониманием, что именно за мной здесь власть. — Я лишь надеюсь, что вы эту голову побережете. А теперь будьте столь любезны, вернитесь к своим обязанностям. Закончив же, передайте, пожалуйста, камеристке Ее Сиятельства, что я крайне вами недовольна.

…теперь я умею быть леди.

…придирчивой.

…капризной.

…холодной и отстраненно вежливой.

Роли расписаны. Будем играть.

И думать.

Этот разговор — досужая сплетня, но такая, которая пересказывается и будет пересказываться, несмотря на все запреты, обрастая все новыми и новыми подробностями. Дело не в том, что когда-нибудь она дойдет до Йена, а в том, что на словах все не остановится.

Мне ли не знать.

Друзья порой услужливей врагов. О да, Йену нет и двух лет, но почему-то мне кажется, что этот факт вряд ли кого-то остановит. И от былой расслабленности не остается следа. Я с трудом дожидаюсь окончания косметических процедур.

Йен в детской комнате, которую ему уступили вместе с худосочной нянькой в строгом вдовьем наряде, черноту которого разбавляет лишь кипенно-белое пятно воротника. У женщины приятное лицо, которое портят лишь губы, брезгливо поджатые, скрывающие недовольство.

Она не слишком рада оказанной ей чести, но исполнит долг со всем прилежанием.

— Ваша Светлость, — при моем появлении дама подымается и приседает в глубоком реверансе. Черные юбки ее ложатся на ковер, сливаясь с ее же тенью, и дама продолжается в двух измерениях. — Мы бесконечно рады вашему вниманию…

Радость в ее голосе весьма сомнительного свойства.

А я осматриваюсь. Комната просторная, с высокими стрельчатыми окнами, которые выходят на небо. Синее-синее, яркое, с солнечным шаром, который дробится в толстых стеклах, с облаками, горными вершинами и витражным кораблем.

В комнате тепло.

На полу — мягкий ковер. За шелковым убранством стен прощупывается войлок. Невысокая мебель сделана именно для детей, а вставшие на дыбы медведи, которыми украшены и ножки стола, и стулья, и все прочие предметы, однозначно указывают, для кого именно создавалась эта комната. В углу — шкаф с армией оловянных солдатиков. Деревянная лошадка на полозьях. Полный рыцарский доспех, пока еще великоватый Йену, выполнен с поразительной дотошностью и мастерством, впрочем, как и щит с гербом Гайяров. Особо поразила меня крепость, сложенная из миниатюрных блоков. Квадратные башни, подъемный мост на тонких цепочках, массив донжона. Лучники на стенах готовы встретить неприятеля.

Конница выстроилась у ворот.

По другую сторону стен, под прикрытием баллист и осадных башен, держатся ровные ряды пехоты. Армия ждет сигнала к атаке. И сомневаюсь, чтобы маленький хозяин добровольно уступил эти сокровища высокородному гостю. Но в комнате достаточно места и игрушек для двоих.

— К нашему огромному сожалению, — дама не смеет сидеть в моем присутствии, но во взгляде ее читается не то, чтобы презрение, скорее некое скрытое необъяснимое превосходство. — Брайан заболел и не может должным образом служить Их Светлости.

Меньше всего Их Светлости нужно, чтобы кто-то ему служил. Йен сидит на ковре, обнимая черного мосластого щенка. И дама морщится, но объясняет.

— Это животное — подарок барона Деграса. Я как раз объясняла Их Светлости, что место собак — на псарне. Их Светлость не желают расставаться с животным.

123