Леди и война. Пепел моего сердца - Страница 120

120

Два запаха свиты вместе, неотделимы друг от друга, а Иза дотягивается и проводит ладонью по щеке.

— Я никак не могу поверить, что ты здесь. И настоящий. Что не исчезнешь, как только я отвернусь…

Ладонь холодная, а кожа шершавая, обветрилась. Розовые ногти с белыми лунками. И темное куриное перо, прилипшее к плечу. Разве это похоже на выдумку?

Кайя не знает. Но времени решать не остается: пора в дорогу. И сборы — хороший способ отвлечься.

Вчерашняя кобыла мотает головой и пятится. Ей страшно, и животный страх отличается от человеческого иррациональностью и какой-то абсолютностью. Кайя может его убрать, но медлит, подмечая детали. Старый шрам на шее, пятна пота, и поистертая подпруга. Стремена слишком малы для Кайя, а от седла отказался. То, которое есть на хуторе — с высокой передней лукой и неудобно.

Почему именно такое?

Кобыле он протягивает пучок травы. И подталкивает к решению. Это тоже просто, а раньше Кайя не умел. Из-за блока? Блока больше нет, но что осталось?

Воспоминания. Все еще при нем, каждый день его жизни, расписанный по секундам, вдохам, ударам сердца.

Растерянность: Кайя не знает, что со всем этим делать.

Сомнения. Гнев. И… снова сомнения.

Тряпичная косичка, которая хранит два запаха.

Тропа по болоту. Лошади идут шагом. Справа — выгоревшие на весеннем солнце моховые поля. Слева — зеленое покрывало топи, безопасное для неопытного глаза. Осока щетинится по краю, созвездия очеретника рисуют тайные тропы и манят чистотой воды синие озерца-бусины. На самом деле вода в них кислая, малопригодная для питья. А почва, выглядящая такой надежной, через несколько шагов проглотит…

То, что внутри него, недовольно.

Ему не нравится болото и два запаха. Оно предлагает убрать один, чтобы остался только тот, который нужен.

К полудню топь исчезла, и на островке твердой земли устроили привал. Костер раскладывать не стали, что было разумно: нет нужды задерживаться в этом месте. И в любом другом.

До Кверро.

— Можно? — Иза сама подошла и, протянув хлеб и холодное мясо, присела рядом. Сейчас от нее пахло багульником, полынью и анисовой мазью от комаров. И ею самой. — Здесь по-своему красиво. Я никогда раньше не бывала на болотах. Думала, там мрак и ужас, а оно…

Она не знала, о чем еще с ним разговаривать, но не уходила, что уже хорошо. Села, подтянув колени к подбородку, обняла руками. Ей был к лицу этот нелепый мужской наряд, пожалуй, слишком к лицу, чтобы оставаться равнодушным. А коса опять растрепалась. Сам вид Изольды, ее присутствие на расстоянии вытянутой руки успокаивали. И Кайя вернул косичку из ткани в карман. Потом, когда дорога продолжится, он вытянет ее снова. Тот, второй запах, уже не мешает, выступая скорее дополнением к первому, неприятным, но терпимым. Хотя вряд ли следует надеяться, что все будет так просто.

— Я бы рассказала тебе и про болота… я рассказывала обо всем, что видела. А ты молчал.

…и мне начинало казаться, что ты никогда не ответишь.

…я слышал.

Про дорогу. Зиму. Оленей. Весну и еще бабочек. Про старый дом, на крыше которого выросла береза. Про волчьи капканы и остальное… только не понимал, кто говорит.

Или напротив, понимал?

Нет. Ему ведь становилось легче. Разум возвращался. Способность понимать человеческую речь. Разговаривать. Мыслить логически.

— Кайя, ты должен поесть.

Он ест. Медленно. Тщательно разжевывая каждый кусок, пытаясь распознать подделку. Но мясо — пресное и жесткое, а вот хлеб почти свежий. И крошки сыплются на рубашку, собираясь в складках.

На рубашке пятна травы и грязи.

Настоящие?

Ответа нет. Зато есть время, которое вновь уходит. И тропа, болото, моховые кочки с вязью клюквы, красные бусины прошлогодних ягод на тонких стеблях. Подъем и лесная дорога. Ранние сумерки елового леса. И перекрестье колючих лап.

Поляна, окруженная валунами. Старые камни наполовину вросли в землю, образуя правильную окружность, слишком правильную для естественного ее происхождения. Грубые лица, что проступали под наслоениями лишайника, принадлежали прошлому этого мира.

В центре поляны вспыхнул костер. Раньше Кайя любил смотреть на пламя, чувствовал с ним какое-то сродство, и сейчас оно манит близостью, обещанием тепла, покоя. Но подходить нельзя, опасно для людей, у костра собравшихся. Они, как и лошади, боятся Кайя, впрочем, этот страх осознанный и разумный. А обоняние и зрение слабы, и Кайя, сделав круг по поляне, подходит с подветренной стороны. То, что внутри его, умеет двигаться бесшумно. Оно не потревожит ветвей и хрупких еловых веток, которые, ломаясь, выдают присутствие зверя. Оно подскажет тень, где можно укрыться. И наблюдать.

Сейчас Кайя подобрался к мальчишке на шаг ближе, чем утром. Желание убить не возникало. И запах его, голос, сам вид не вызывали ровным счетом никаких эмоций. Пожалуй, это хорошо. И Кайя вернулся прежде, чем его отправились искать. Он садится на сухую траву, прислоняется к камню и притворяется спящим. Ждет.

И ожидания сбываются. Ужин приносит Изольда и, протянув миску, присаживается рядом. Она смотрит, как Кайя ест, и он нарочно ест медленно, чтобы она подольше побыла рядом. Впрочем, горячая каша с мясом вкусна, вот только порция маловата. И Кайя пальцами снимает прилипшие к глиняным стенкам крупицы еды. Немного стыдно, но голод сильнее стыда.

Он так давно голоден…

— Ты так и останешься здесь? — пальцы Изольды скользят по плечу и предплечью, задерживаясь на ладони. Когда-то он уже держал ее руку в своей.

Не удержал. И сейчас она уходит к гаснущему костру, но вскоре возвращается.

120