Леди и война. Пепел моего сердца - Страница 111

111

А Кайя все еще нет. И я знаю, что он не вернется.

…Кайя…

…я в порядке, но мне лучше остаться вне дома.

Он не в порядке, и мы оба это знаем. Поэтому у слов оттенок льда.

Хорошо, что я знаю, где его найти. И повод есть: ему тоже не помешает ужин.

Под широким навесом сухо. Здесь хватает места и лошадям, и старой собаке, которая дремлет под шелест дождя. Кайя сидит на кипе сена, скрестив ноги, и руки закинул за голову, разглядывает крышу. Под стропилами свили гнездо ласточки. Возятся, выглядывают.

Ласточки — безумно интересно.

Меня Кайя демонстративно не замечает.

Рассчитывает, что обижусь и уйду? Не дождется. Присаживаюсь рядом и протягиваю миску. Картофель. Жареное сало, лук и яйца. Роскошный ужин, если подумать.

— Никогда больше так не делай, — Кайя сдается. — Ты не понимаешь, насколько это опасно.

— Понимаю.

— Нет. Я хотел его…

— …убить.

Он забыл, что я его вижу.

— Да.

— Но ведь не убил, верно? Ты сам себя остановил. И ты это знаешь.

Кайя ест, только… как человек, который понимает, что должен съесть некоторое количество еды, дабы не помереть от голода. Кажется, ему безразлично, что именно в тарелке.

— Спасибо, — он все еще вежливый.

Но не совсем живой. Хорошее определение. Запомнилось.

— Пойдем в дом.

— Нет, — он стягивает рубашку, отжимает и вешает на коновязь. — Мне не следует там находиться. Я не уверен, что сумею держать свои… порывы. Но я рад, что ты пришла. Нам надо поговорить.

Он мог бы позвать меня. Гордость не позволила?

Кайя раскрывает ладонь. Кольцо. Синий камень на золотом ободке. Выглядит тусклым, стекляшкой обыкновенной.

— Я понимаю, кто тебя туда отправил и с какой целью.

А рука черная, чистой кожи не осталось. На груди разве что… и на спине. На шее пара светлых островков. Плети распустились на щеках, поднялись к вискам, пустили побеги по лбу и в волосы.

В них появилась седина.

И сейчас Кайя не стал уворачиваться. Закрыл глаза только, точно ждал, что я могу ударить.

— Что они с тобой сделали?

— Я понимаю и то, что выбора тебе не оставили. И я даже рад этому.

Он гасит боль, но я все равно ее слышу.

Нельзя ждать, что он за пару часов станет прежним. Вообще нельзя ждать, что он станет прежним.

— Я не смогу от тебя отказаться. И уйти не позволю.

— Я не хочу уходить.

Он не слышит.

— Иза, ты знаешь, что я сделал и почему, — он сжимает кольцо, как будто хочет раздавить его. — Если вдруг возникнет аналогичная ситуация, я поступлю точно также. Я не буду рисковать твоей жизнью или здоровьем. Убью. Умру. Предам. Возьму в жены женщину, мужчину, осла… все, что попросят.

Кожа горячая настолько, что обжигает.

— Я хотел бы обещать, что этого не случится, но…

— Солгал бы.

— Да.

— Хорошо.

— Что хорошо?

— Что не лжешь.

Все-таки отстраняется и ждет ответа. И я отвечу:

— Я все это знаю, — он почти сроднился с темнотой, но я не позволю ему спрятаться в ней. — Как знаю и то, что ты мне нужен.

Он умрет, но не позволит тому, что было, повториться.

— И не только мне… — и вот тут я растерялась. Как ему сказать? И надо ли сейчас? Не лучше ли подождать, дать ему отойти хотя бы немного. Вернуться в сознание… Нет. Слишком много вокруг было таинственного молчания во имя высшей цели.

— Ллойд тебе не говорил, но… у меня, то есть у нас, есть дочь. Ее зовут Анастасия. Настя. Или Настена. Настюха. Настенька. Я знаю, что у вас девочки не рождаются. И если ты мне не веришь…

Он верит.

Без подтверждения системы. Генетических карт. Групп крови. Свидетельств. Просто на слово, потому что не способен подумать, что я решусь на обман. И я улавливаю вспышку… радость. А следом боль. Обида. И еще знакомое, терпкое чувство вины.

— Мы живы. Ты. Я и Настя.

…Йен, о котором я боюсь упоминать.

— Кайя, ты… нам нужен. Всем нам.

Но снова, кажется, не слышит. Или я не те слова выбрала?

— Мне нужен. И… у меня был выбор. Я бы не вернулась, если бы не захотела.

— Это тебе так кажется.

Он судорожно выдыхает и говорит:

— Иди в дом. Тебе следует отдохнуть. Завтра — тяжелый день.

Нет, Дар и раньше был странным, но вот чтобы настолько…

Скальпель украл и резал вены, а потом растирал кровь на ладонях и внимательно ее разглядывал. Порезы заживали почти мгновенно, ненормально высокая температура держалась, и кажется, как раз-то и была нормальной, поскольку не наблюдалось ни излишней потливости, ни вялости кожных покровов, ни иных признаков лихорадки.

И лечиться отказывался, причем с таким видом, будто ему что-то крайне неприличное предлагают. Нормально у него все. Только вот глаза цвет меняют, с каждым днем все более желтые. И Дар стал щуриться, зачем-то это скрывая.

Зато приступов больше не случалось. Все вопросы о том, что было, он попросту игнорировал, чем злил до безумия.

Он вообще обладал поразительным талантом злить Меррон!

Дар неотступно следовал за ней, куда бы Меррон ни пошла, но держался в отдалении, словно ему были неприятны даже случайные ее прикосновения. Спросила прямо — не ответил.

Предложила освободить для него комнату, любую, на выбор, если ему так легче — обиделся. Причем виду не подал, а она все равно поняла — обиделся.

На что?

Она же как лучше хочет.

Тогда, поднимаясь по лестнице на чердак, она боролась с собой. Было страшно. И больно — она и вправду крепко к шкафу приложилась, и неудачно так, об угол. От ушиба, обиды слезы сами из глаз покатились. И отдышаться Меррон не могла минуты две. Сидела, растирала сопли со слезами по щекам, ругала себя на чем свет стоит за дурость… а потом вдруг услышала, насколько ему плохо.

111